Интервью с Лидией Расуловой (министр образования АР в 1993—1997 годы)

5 февраля исполнился год, как ушла из жизни Лидия Худат гызы Расулова. Известный партийный и общественный деятель, верный соратник Гейдара Алиева,  Лидия Расулова входила в его команду и в советскую эпоху, а также и в период после обретения республикой независимости. Этих людей связывали не только годы совместной работы, но и чувства искренней приязни, поистине дружеских взаимоотношений. А когда Лидия ханум заболела, общенациональный лидер сделал все для того, чтобы продлить ей жизнь. Работая над многотомным романом-исследованием «Гейдар Алиев. Личность и Эпоха», писатель, публицист Эльмира Ахундова взяла интервью у Лидии Расуловой, в котором она рассказывает о своих отношениях с Гейдаром Алиевым, и о том, что ей удалось сделать на посту министра образования Азербайджана за неполные 5 лет (1993—1997 гг.). Сегодня она хочет предложить эту беседу читателям «Бакинского рабочего».

Э.А. — Знаю, что вы и после отставки Гейдара Алиева продолжали с ним общаться — сначала в Москве, потом в Баку. Расскажите, пожалуйста, об этих ваших встречах.  О чем вы говорили?

Л.Р. — Беседовали на самые разные темы. Его, конечно, интересовало положение дел в республике, ведь Азербайджан был его детищем, именно при нем республика добилась огромных успехов. И когда он узнавал, что в Азербайджане во всех отраслях идет спад, очень расстраивался. Он не мог оставаться равнодушным к тому, что происходило. Это была одна из наших главных тем разговоров, причем для него очень больная тема. Он страшно переживал, но при этом никогда не говорил: «Вот если бы я был…» Мы все понимали, что будь у власти Гейдар Алиевич, многое из того, что произошло в Азербайджане, не случилось бы. Но открыто об этом не говорили. Да он и не нуждался в такой лести.

…Второй темой была тема совершенно несправедливого отношения к нему. Ведь в отношении его был развернут и моральный, и физический террор.

Он много говорил о Горбачеве, анализировал происшедшее. Он предвидел, что Горбачев явно не та фигура, за которую тот себя выдает. «Он — чистой воды авантюрист, — сказал однажды Гейдар Алиевич, — у него ничего не получится». Горбачев всех «заговорил», но за его словами ничего не стояло.

Он был не в состоянии решать серьезнейшие вопросы, в том числе и нагорно-карабахский.

О чем мы еще говорили? Может быть, это была одна из ранимых тем, но уйти от нее было невозможно ни ему, ни мне. Это откровенное предательство тех, кто в свое время был в его окружении, кого он ставил на ноги, сделал государственными и политическими деятелями. И пока человек был при власти, они преклонялись перед ним, а вот стоило ему уйти, как эти люди переметнулись на другую сторону. Он нередко делился своей болью. Эти люди перестали ему звонить, навещать, а некоторые пошли и дальше, стали публиковать материалы, угодные Везирову, которые, естественно, не соответствовали истине.

В связи с этим вспоминается один эпизод. Гейдар Алиев, как член ЦК КПСС, присутствовал на XIX Всесоюзной партконференции. И там наблюдалась такая картина. Члены азербайджанской делегации — я имею в виду и тех, кто прежде работал с ним — просто к нему не подошли. Я же подошла к нему, тепло его поприветствовала. Мы ходили по фойе, разговаривали, обменивались мнениями. Он отчетливо понимал, что это результат политики Везирова, направленной на то, чтобы скомпрометировать его. И это его очень огорчало.

Э.А. — Вы были министром социального обеспечения и при Везирове, и при Муталлибове, и при Народном Фронте.

Л.Р. — Да, меня освободили в конце 1992 года, в период правления Народного Фронта. И сделали это так. Были объединены два министерства. Я была министром социального обеспечения, а Светлана Касумова — министром труда. На их основе создали Министерство труда и социальной защиты населения. Хотя нас, двух женщин-министров поблагодарили за хорошую работу, но  министром назначили совершенно некомпетентного человека, который продержался в этой должности всего несколько месяцев.

Э.А. — Как вам работалось в период с 1988-го по 1992 год? Что происходило во властных структурах?

Л.Р. — Одна из причин многих наших бед, в том числе и по Нагорному Карабаху, заключалась в том, что руководители республики беспрекословно выполняли все указания Москвы. Там, где нужно было принимать самостоятельные решения, они  просто  отмалчивались. И эта нерешительность отличала наших тогдашних руководителей от политики Алиева в Нахчыване.

Э.А. — Вы летали в Нахчыван в эти годы?

Л.Р. — Нет. Когда Гейдар Алиев приезжал в Баку на сессии Верховного Совета Азербайджана, мы с ним общались. Нас, министров, тоже приглашали на эти заседания. Я подходила к нему, мы с ним гуляли по фойе, разговаривали. Помню, к нам подошел поэт Бахтияр Вагабзаде, точнее, Гейдар Алиевич сам подозвал его к нам. «Ты знаешь, что это за женщина, — сказал Гейдар Алиевич, — она мужественней любого мужчины. Ничего не боится. Вот видишь, стоит рядом со мной».

Э.А. — Как произошло ваше назначение на должность министра образования?

Л.Р. — Это произошло в июле 1993 года. Гейдар Алиевич меня вызвал к себе и рассказал о своей идее объединения всего образования в единое министерство. 1 сентября 1993 года появились два указа.

Один касался создания нового Министерства образования. А вторым указом я была назначена министром образования.

Он тогда сказал мне:

— Я очень долго думал над тем, кого назначить на должность министра, так как это очень серьезная отрасль. И остановился на твоей кандидатуре.

Я же при Гейдаре Алиевиче, когда он был первым секретарем ЦК, работала в Аппарате заместителем заведующего отделом науки и учебных заведений, потом возглавляла Насиминский районный комитет партии, это был вузовский район. Поэтому у меня был за плечами определенный профессиональный опыт в этой сфере. Это первый критерий, по которому он счел необходимым предложить мне пост министра.

Во-вторых. Система образования всегда страдала определенными недостатками, и коррупция там была большой. Поэтому ему нужно было иметь там человека честного и принципиального, каковым он меня всегда считал.

Третий, наверное, главный критерий — это моя преданность ему. Он же тогда набирал свою команду и ему были нужны единомышленники, воины, которые не подвели бы его ни при каких обстоятельствах.

Он тогда сказал мне такую фразу:

— Я дал себе зарок — никого из старых партийцев брать не буду. В новую команду я, возможно, возьму лишь двух-трех человек. И одним из них являешься ты.

Кроме того, он считал, что людей со старым багажом принимать в команду нельзя, так как время было совершенно другое. Надо было искать людей помоложе, с новыми взглядами на те или иные проблемы.

Э.А. — А какие наказы давал вам Гейдар Алиев?

Л.Р. — Он часто приглашал меня, ведь у меня было огромное, многоплановое министерство, работающее на новой основе. Он всегда говорил, что в системе образования надо навести порядок, это самая сложная категория. Государство еще не твердо стоит на ногах, оно только формируется, поэтому очень важно контролировать ситуацию, в том числе в учебных заведениях. Очень важно, чтобы там работали люди порядочные. Он понимал, что стерильности достигнуть нельзя, но всегда говорил: «Больше порядочности, больше чистоты».

Я проработала министром по 13 сентября 1997 года.

Э.А. — Что за этот период вами было сделано в плане реформирования образования?

Л.Р. –Я помню несколько направлений, которые мы избрали для себя в качестве приоритетных.

Во-первых, нужно было создать новое положение о министерстве. Нужно было утвердить его структуру, подобрать кадры, создать стандарты в области образования, внедрять новые учебные программы, учебники, новые документы об образовании.

Затем нужно было составить перечень специальностей, по которым надо готовить специалистов, в коих нуждалась республика. Но параллельно с этим нужно было обратить внимание на качество и содержание образования, проводить аттестацию педагогических кадров. Надо было решать проблемы укрепления материально-технической базы, создавать учебные пособия на латинице.

Это была одна сторона. Вторая проблема, которую надо было решить, — это сохранение всех зданий и сооружений в интересах образования (включая здания детсадов, профтехучилищ, Домов детского и юношеского творчества, спортивных сооружений, школьных столовых и т.д.), недопущение их разбазаривания.

Когда я пришла в министерство, то столкнулась с тем, что в республике действовало около 400 негосударственных вузов, ссузов и их филиалы. Огромное количество высших учебных заведений существовало в основном на бумаге. И люди вошли в азарт от того, что все дозволено.

Дело дошло до того, что любой, кто хотел, в каждом районе, в каждом селе на базе обычной школы, со школьными преподавателями, в двух классах открывал филиал какого-то вуза или техникума. Они составляли план приема, принимали… Это была такая мафия, такой сговор! Чтобы уйти от налогов, эти люди объявляли, что стоимость обучения стоит, скажем, 200 манатов. А по сути дела брали 1000 манатов. То есть шел мощный поток черного нала.

Причем, все эти негосударственные вузы непременно открывали юридический факультет. А БГУ при этом сам нуждался в кадрах профессиональных преподавателей-правоведов. В некоторых частных вузах план приема достигал 3 тысяч человек!

То есть одним из направлений нашей деятельности стало — остановить это безобразие. Принимались самые жесткие меры…

Короче, это были четыре года серьезной «войны». Гейдар Алиевич во всем поддерживал меня. Без его помощи я вообще ничего не смогла бы сделать. Он очень доверял мне, и я могла говорить с ним на любые темы откровенно.

За четыре года, я думаю, оправдала доверие Гейдара Алиева, постаралась выполнить его наказ.

Э.А. — А почему ушли?

Л.Р. — Из-за болезни. Видимо, сказалось нервное перенапряжение. Гейдар Алиевич очень не хотел, чтобы я уходила, предлагал взять отпуск, поехать подлечиться. Я ответила, что всю жизнь работала на износ, тянула до последнего. Но теперь я устала и уже не могу работать как раньше. Я даже разрыдалась при нем…

Он, как всегда, проявил человечность. Я ушла в отставку по состоянию здоровья. Меня наградили орденом. Гейдар Алиевич сказал, что я — первый министр, который уходит с поста с орденом.

Э.А. — Каким вам запомнился Гейдар Алиевич в период второго пришествия к власти? Он изменился по сравнению с 70-ми годами?

Л.Р. — 1 июня, в День защиты детей, на телевидение приглашались дети-сироты,  и Гейдар Алиевич их лично поздравлял. Мне довелось провести с ним несколько таких праздников. Он выступал, говорил, но вот то, что он танцевал с ними, — явилось для меня совершенно неожиданным. В 70-е годы он бы себе этого не позволил. Помню, он даже побывал как-то на свадьбе молодых людей из числа беженцев.

То есть он стал мягче. Он раньше не позволял себе ходить на чьи-то юбилеи, а позже участвовал в них. Он знал, что некоторые люди из его окружения позволяют себе негативные поступки, но жестких мер в отношении таких не принимал. Он старался перевоспитать их, поговорить с ними по душам, давал шанс.

Э.А. — А за что он мог безоговорочно снять человека?

Л.Р. — В случае, если человек терял свою политическую ориентацию. Временами они публиковали статьи или давали интервью, в которых неверно оценивали политическую ситуацию в Азербайджане, не так расставляли акценты, дезориентировали массы.

Э.А. — А вообще ему нравилось, когда его чиновники выступали со статьями в прессе?

Л.Р. — Если чиновники и выступали со статьями, то, наверное, на это должно было быть разрешение, точнее, совет старшего. Потому что для него мелочей не было, не было ничего второстепенного. Он считал, что иногда какая-то фраза в статье чиновника может нанести больший урон, чем выступление какого-то оппозиционера. Поэтому он был очень чувствителен к печатному слову. Гейдар Алиевич хотел, чтобы звучание было в унисон. Гейдар Алиевич был прагматик, тактик. Все недостатки он знал изнутри. Он понимал, к примеру, что какое-то явление негативного характера имеет место, но говорить о нем сейчас не к месту и не ко времени.

Э.А. — Ему очень не нравилось, когда тот или иной член команды, работая на публику, завоевывает дешевый авторитет, критикует членов своей же команды.

Л.Р. — Он рассматривал это как предательство. Он понимал, что любой неверный шаг мог быть использован оппозицией, которая тогда была еще силой. А если кто-то из своей же команды подбрасывает им компромат… Это ему очень не нравилось. Но при этом он воспринимал нормально, если кто-то приходил к нему и рассказывал о недостатках и негативных делах. Он не просто слушал, он тут же реагировал.

Э.А. — Вы продолжали общаться с ним после своей отставки?

Л.Р. — Во-первых, он тут же поручил, чтобы мне были созданы условия для лечения. Я проходила длительное лечение в одной из лучших онкологических клиник США.

Так, фактически, Гейдар Алиевич спас мне жизнь. И как только я оттуда вернулась, мне сразу позвонили: «Гейдар Алиевич хочет с вами поговорить». Нас соединили. Он спросил, как я себя чувствую, и тогда же распорядился о назначении мне пожизненной Президентской пенсии.

Потом мы с ним встретились, когда мне вручали орден «Шохрат». Я выступила, поблагодарила и сказала, что для меня большое счастье получить орден независимой страны из его рук.

Э.А. — Чему Гейдар Алиевич научил вас за время совместной работы?

Л.Р. — Это были и самые трудные, и самые счастливые годы. Я как губка впитывала многое из того, что видела в нем. Во-первых, внимание к людям. Я всегда относилась к людям, к работникам своего Аппарата с большим вниманием. У меня никогда не было чувства, что я — министр, а он — нижестоящий.

Гейдар Алиевич со всеми был на равных, уважительно относился к подчиненным. Ведь иногда человеку достаточно выговориться. Гейдар Алиевич умел хорошо слушать.

Гейдар Алиевич был для меня школой, в которой можно было постоянно учиться. Я рано пришла в ЦК, в тридцать лет. И он выпестовал меня, сформировал как общественного, государственного, политического деятеля.

Наверное, это прозвучит очень банально, но мне иногда задают вопрос — если бы пришлось жить сначала, повторила бы я свою жизнь? Я в своей жизни не жалею ни об одной секунде. Все было — и успехи, и неудачи, — но я ничего бы не хотела изменить.

Кроме того, наверное, не каждому выпадает на долю огромное счастье работать под руководством Гейдара Алиева. Причем в двух эпохах. Мне такое величайшее счастье досталось.

Когда мне в 2007-м и 2008 годах снова надо было ехать на длительное лечение в США, Ильхам Гейдарович проявил ко мне ту же заботу, что и его отец. Разве можно не оценить этого?