Прямо в снегу, подпирая деревья, обмороженные, не имея никакой возможности согреться, стояли на своем посту мальчишки всю ночь

«Бакинский рабочий» продолжает публикацию глав из документальной повести заслуженного журналиста Азербайджана Татьяны Чаладзе «Карабахская Отечественная: они умирали честно», посвященной азербайджанским солдатам и офицерам — защитникам своей Родины.

Часть VIII

(Начало в №№79, 81, 83, 84, 92, 102, 108)

В течение трех недель я набиралась сил. Курбан Джамалович, командир  агдеринского  госпиталя,  навещал меня, привез рентгеновские снимки, которые мне делали во время болезни, — на память, и целый ящик мандаринов! Помню, как я сидела на кровати, обложенная подушками, на коленях  большая коробка с мандаринами, которую я не выпустила из рук, пока не съела все,  что  в  ней  находилось. Вскоре я уже выезжала на позиции, мне было необходимо нагнать время, упущенное из-за болезни.

Однако обстоятельства требовали моей срочной поездки в Ригу. Газета «Латвияс лайкс»,  где я еще была редактором, выходила по четвергам. И каждую среду, если я находилась в Риге, мне было необходимо контролировать ее выпуск, то есть прослеживать весь технологический процесс и, если возникают какие-либо проблемы, их решать. Макет газеты бывал готов часов в восемь вечера, и только после этого его можно было передавать в типографию для печати, а до поступления макета в типографию я должна была находиться у себя в редакции.

Так было и в тот день, третьего февраля. Примерно в шесть часов вечера я вызвала своего водителя и попросила его сходить в кафе, купить гамбургеров. Он пошел, а я вспомнила, что не сказала о минеральной воде. Надо догнать, думаю, а то сам не догадается! Выскочила на улицу, смотрю, Петр заворачивает за угол. Только хотела его позвать, как слышу, что кто-то рядом ругается. Поворачиваюсь — стоят два парня. В темных коротких куртках, вязаные шапочки надвинуты на глаза. Говорят что-то на непонятном языке, лишь  слышу, как торжественно прозвучало «аястан».

Я набираю воздуха, чтобы сказать, если вы, мол, что-то имеете против меня, то переведите, чтобы я поняла, по крайней мере. И дальше все, как в замедленном кино, — один из них вытаскивает руку из кармана и направляет ее в мою сторону, прямо на меня. Яркая вспышка. Звука я не слышу, но мое сознание отмечает, что в меня стреляют. Я чувствую, что бегу. Влетаю в подъезд и слышу звук  выстрела. Забилась в угол и думаю, все, сейчас зайдут и в упор застрелят. Слышу их топот, вот, они забегают. Я закрыла лицо руками и... слышу: «Таня, что случилось?!»

Это Петр, завернув за угол улицы, где расположена редакция, услышал звуки выстрелов и помчался обратно, почувствовав неладное. Оказывается, когда он выходил из редакции, то заметил на противоположной стороне двух парней, наблюдавших за окнами (редакция была на первом этаже). Но подумал, мало ли... Петр помог мне войти в кабинет, у меня от страха подгибались ноги, потом хотел посмотреть, где те парни. Но я очень боялась и потребовала, чтобы он остался со мной. Кто-то из жильцов домов видел, что произошло, и вызвал полицию. Полиция приехала моментально, нашла две пули. Первая попала в стену здания и рикошетом отлетела в сторону, повредив  припаркованную легковую машину, вторая — в косяк двери подъезда. Привели служебную собаку, может быть, она найдет следы преступников, но следы были только до угла, а там, видимо, их ждала машина. Прокуратура возбудила уголовное дело по факту покушения, но и только.

Следователь расспрашивал, есть ли  у  меня  враги или, может быть, я кого-нибудь подозреваю.  Я могла сказать  лишь то, что  пока я  не стала печатать статьи из Азербайджана, никто никогда на мою жизнь не покушался, тогда я никому не мешала. Но, конечно, никаких конкретных фактов, кроме угрожающих записок, у меня не было. Все газеты в республике  сообщили о произошедшем,  снова появились различные версии вокруг моего имени,  кто-то писал, что это пытались отомстить армяне, кто-то додумался до того, что, мол, я надоела азербайджанцам или «много попросила от них», и они решили от меня избавиться, а кто-то — что я сама в себя стреляла...

Моя мама была в ужасе от всего произошедшего и требовала, чтобы я прекратила ездить в Азербайджан и печатать оттуда статьи... Моя милая мама, она была уверена в моей правоте, верила и понимала то, о чем я рассказывала, плакала над фотографиями Ходжалы, вздыхала, когда я показывала фотографии уже погибших солдат. Я не знала, какими словами ее убедить, призвать к спокойствию. Я понимала, как ей тяжело физически и морально —  заботиться о внучке и каждую минуту волноваться о дочери. А тут еще газеты, телевидение, искусственно создаваемое «общественное» мнение.
Но мама не сдавалась, наоборот, она вырезала мои статьи из газет и рассылала своим старым друзьям и знакомым по всему бывшему СССР. Некоторые отзывались с благодарностью, и тогда мама, пытаясь меня поддержать, показывала эти письма. Но после покушения в Риге ее душа не выдержала, и она потребовала, чтобы я перестала «испытывать судьбу». В общем, мы даже спорили, но наши раздоры закончились неожиданно. По новостям «Останкино»  передали, что армянские формирования заняли Агдере. Сердце мое зашлось. Я сообщила маме, что завтра улетаю, и мама молча помогла мне собраться.
Сразу после нового года  армяне пытались перейти в крупномасштабное наступление на Агдеринском направлении. Постоянным атакам в этом районе подвергались села, имеющие стратегическое значение, — Чалдыран, Вагуаз, Атерк, Драмбон. Шли жестокие бои, силы наших солдат таяли, не хватало бое­припасов, бензина, запчастей. В республике шла мобилизация, набирали мальчишек — две недели на учебном полигоне и — в бой. Боевая обстановка совершенно не позволяла «перевести дух», накопить силы.

Армяне рвались к Агдере, городу, который они называли  Мардакерт, они уже заняли основные села. Азербайджан напряженно замер: отдадим или отстоим?! Гражданское  население покинуло город из-за постоянных обстрелов армянами из системы «Град».  Военный госпиталь переехал в безопасную зону, остались войска и  полицейские посты на дорогах. Напряженность, казалось, передалась и безмолвным улицам, разрушенным обгоревшим домам, и даже ветру,  разгонявшему дым пожарищ...

Линия обороны азербайджанской армии проходила через село Мехманы, были собраны последние силы — пограничники, курсанты, военная полиция. На одном из участков командовал полковник внутренних войск Захид Теймуров,  профессиональный военный,  грамотный и интеллигентный офицер. В  одну из ночей  полковник поехал на позиции проверять посты и взял меня с собой. Ночью я не могла фотографировать — фотовспышку бы заметили с позиций противника, поэтому я поехала просто морально поддержать ребят.

В тех местах тогда выпало много снега, и передвижение без утоптанных тропинок требовало терпения и физических сил. Полковник Теймуров и я в сопровождении командира роты пошли проверять посты. Представьте, прямо в снегу, подпирая деревья, обмороженные, не имея никакой возможности согреться, стояли на своем посту мальчишки всю ночь. Честно говоря, я не знала, какими словами можно бы было их «поддержать». Ведь это были бы всего лишь слова, после которых я бы все равно ушла, оставив их там же, в снегах. Я молча раздавала сигареты, но они искренне радовались именно мне: «...Вы пришли сейчас, к нам, сюда!..» Господи, какие же они еще дети! Утром ожидался бой. Кто из них останется в живых?

Однажды в одном из разговоров в Риге в ответ на мои рассказы мне сказали, что Азербайджан сам виноват, что из-за какого-то куска земли, даже пусть в справедливом требовании, безвозвратно  уничтожает генофонд своей нации... Смысл сказанного был в том, что, мол, сейчас надо уступить, а потом, когда изменится политическая обстановка в лучшую сторону, или вернуть свои земли, или как-то бескровно, мирно все «устроить». Что человеческую жизнь никогда не вернуть назад. Я не смогла тогда ничего ответить. Но теперь, по прошествии времени и испытаний, думаю, имею собственное мнение. Если один раз махнуть рукой на «кусок земли»  своей Родины, то не успеешь оглянуться,  как твоя мать будет стоять возле станции метро и продавать водку  для   пропитания.  В чем тогда будет заключаться смысл жизни у  «генофонда нации»?!

Начался бой за село Мехманы. Мы несли жестокие потери,  заканчивались патроны. Доставить их не могли, так как дорога проходила через открытую местность и полностью обстреливалась. Снайперы не давали поднять голову. Нам пришлось отступить. Это было девятнадцатого февраля. День моего рождения. Войска отошли и закрепились на горе Касапет,  вокруг нее. Местность давала возможность держать длительную оборону.
Из Агдама через Поправенд проходила дорога в Агдере. От этой трассы уходили дороги на Джанъятаг, Гюльятаг и, через Калачалар, на Маниклы. Армянские формирования стремились захватить эти высоты, которые давали им возможность одновременно выйти на Агдамское и Агдеринское направления. Пока эти высоты были у нас, еще была надежда остановить армянское наступление. Я тогда находилась в части, дислоцированной в Агдере, и оттуда выезжала на различные направления. На машине, везшей продукты, решила добраться до высот Джанъятаг и Гюльятаг. Они расположены рядом, но одна из них выше другой.

Честно говоря, такой ужасной дороги, как туда, я не видела ни до, ни после. «Эх, дороги, пыль да туман, холода-тревоги да степной бурьян...». Военные водители — люди особые. Для них нет слова «не могу». Они должны ехать и под обстрелом, и по заминированным дорогам, и без запчастей, и без бензина. Они должны ехать, и они едут даже туда,  где нет дороги  и  проехать невозможно. Туда везут хлеб и патроны, а обратно — погибших и раненых. Низкий поклон вам, военные водители!

Мы приехали на  Джанъятаг, я раздавала ребятам газеты. К этому времени я уже возила на фронт не только  газеты из Риги, но по пути захватывала и бакинские,  все ребятам развлечение. Вдруг слышим взрыв. Случилась трагедия. В  разведроте  была девушка, она отошла чуть в сторону и подорвалась на мине. Видимо, ночью армянская разведка приходила. Все были потрясены, Гюлю уважали как сестру, пришедшую на войну отомстить за своих брата и отца. В Барде у нее остались мама и сестренка. Нам пришлось отвезти Гюлю вниз. Я никак не могла успокоиться, и часа не прошло, как мы с ней разговаривали, — я подарила ей свою расческу. Пожалуй, именно тогда впервые я для себя назвала эту войну Отечественной войной Азербайджана —  уже девушки занимали места своих братьев  и  отцов для защиты своих матерей, своего Отечества.

* * *

В районе Маниклы была стратегическая высота 1462. На ее вершине и находились наши позиции. Каждый день было необходимо поднять туда продукты, патроны, батареи для рации. Эта гора была достаточно крутой, а со снегом ее покорение превращалось в долгую, мучительную дорогу вверх. До определенного момента мне и в голову не приходило взойти туда. Но однажды этот момент настал.

Я узнала, что на одну из  низинных дорог пойдет группа разведчиков с саперами на разминирование. Я увязалась с ними. Все шло спокойно, мы ступали след в след,  а  у меня  руки  чесались начать  фотографировать.  Но находясь в цепочке, из-за спины впереди идущего,  много не   наснимаешь ...  Забывшись, я рванулась  вперед,  чтобы обежать сапера и снять его спереди.  Сапер замер,  я подумала, что он встал, чтобы я могла его  красиво  сфотографировать. Но тут я услышала его слова в мой адрес: «Дура, стой, не шевелись!»  Меня бросило в жар. Теймур,  выставив вперед миноискатель, стал продвигаться ко мне. Через два метра он обнаружил противопехотную мину и, поколдовав над ней минут десять,  обезвредил ее.
Командир  разведроты,  предварительно отматерив  меня,  изгнал из группы и  в  сопровождении солдата отправил обратно в тыл. Проходя мимо одного из командных пунктов, откуда отправлялась группа  на высоту 1462, я встретила своих знакомых  Гусейна Худавердиева, Натика Алекперова, Чингиза и Эльдара Меликовых,  которых  знала еще с моей первой поездки на Сарсангское водохранилище. Давно не встречались, и  какое счастье  вновь  увидеть  на войне    друзей живыми и здоровыми!

Сейчас у них была задача подняться наверх и ожидать предполагаемого наступления. Я загорелась: «Можно мне с вами!» Но ребята стали говорить, что они идут не сейчас, не совсем туда,  и, в общем,  мне никак с ними нельзя. Все выглядело культурно, и я от них отстала. Когда отошли, сопровождающий меня солдат, ухмыляясь, перевел, о чем ребята переговаривались между собой: «...Ну как мы ее возьмем с собой. Она туда не поднимется,  что, нам на себе ее нести?!»

Я  разозлилась. Ах так,  думаю, посмотрим!  Нашла командира батальона, чьи солдаты стояли на позициях на этой самой высоте, Азада Багирзаде. Не давала ему покоя, пока он не сказал, что если командир полка разрешит, то он не будет возражать, чтобы я попыталась туда подняться. А командир полка был мой хороший друг Бахтияр Абдуллаев: «Таня, официально разрешить я не могу. Но и мешать тебе не буду. Если что-нибудь не так, то я ничего не знал!» Должна сказать, что, учитывая  в то время внутреннюю обстановку  во внутренних войсках, очень напряженную психологически, это был смелый поступок.

Когда рассвело, Азад Багирзаде,  комбат, Шамиль, солдат разведроты,  и я начали подъем на высоту 1462. Наверно, многие будут смеяться, нашла, мол, себе Эльбрус, но я лично горжусь, что все-таки  поднялась туда.

Какой ценой! Исключительно  от  вредного  характера: идешь все время вверх, смотришь только под ноги, а ноги с трудом находят точку опоры, потому что снег выпал на листья, траву, и когда ступаешь, то ноги скользят в разные стороны. Только пройдешь кусочек, но вот поскользнулся и вниз, чуть ли не на исходные позиции. Хорошо, если зацепишься руками за какой-нибудь куст, а иначе падаешь и стукаешься обо все, что спрятано под снегом. А это и коряги, и камни. Но потихоньку, с передышками, мы дошли до верха. Этот совместный путь сблизил нас с Азадом и Шамилем, и мы уже навсегда остались друзьями.

Татьяна Чаладзе

(Продолжение  следует)

Фотографии взяты из фотоальбома Т.Чаладзе «Война в лицах».