Симпозиум как возможность международного обмена научным опытом вокруг мугама

VI Международный музыкальный фестиваль «Мир мугама» в целом, и особенно научный симпозиум, озвучил многие проблемы, которые оставались до того спорными или вовсе не изученными по причине отсутствия или недостаточности надлежащей коллаборации и научного общения ученых разных стран и макомных школ друг с другом и с исполнителями.

В этом плане бакинский симпозиум стал плодотворной площадкой, на которой были поставлены все или почти все точки на i.

С доктором искусствоведения, ведущим научным сотрудником Государственного института искусствознания Министерства культуры РФ, музыковедом Гюльтекин Шамилли, которая неоднократно принимала участие в симпозиумах «Мир мугама», мы познакомились в благословенной Шуше, и наш разговор, конечно же, шел вокруг феномена мугама и проблем вокруг него.

- Как азербайджанский ученый, вы знаете проблемы мугамного искусства изнутри, а какая из них нашла свое решение на этом симпозиуме? Ведь по свидетельству иностранных музыковедов, азербайджанский мугам научно лучше изучен, чем маком других восточных стран?

- История системного изучения азербайджанского мугама началась в ХХ веке и на протяжении всего этого времени велись исследования, писались диссертации. Но на весь СССР существовала только одна консерватория с восточной кафедрой, где шла подготовка музыковедов с обязательным изучением арабского и персидского языков. Это была кафедра восточной музыки, основанная Файзуллой Караматовым в Ташкентской государственной консерватории. Она вырастила выдающихся специалистов. Они читали рукописи средневековых трактатов о музыке и одновременно занимались теорией и историей искусства макам, изучали практику традиционной музыки. У нас впервые в этом году во время симпозиума «Мир мугама» наблюдалось органичное единение высокой науки с образовательным процессом и исполнительской практикой мугама благодаря тому, что все происходило в Азербайджанской национальной консерватории: педагоги читали доклады, а студенты иллюстрировали музыкальные примеры. Сегодня главную задачу я вижу в том, чтобы сохранить за национальной консерваторией приоритет организации и проведения научного симпозиума, потому что опыт и полученные результаты показали, что это и есть то самое место, где все изначально должно было происходить.

- Чем, на ваш взгляд, отличался нынешний симпозиум от предыдущих?

- Прежде всего единством трех составляющих, о которых я упомянула, - науки, практики и образования. Фестивальная неделя и три дня симпозиума были не только неделей обмена мнениями, но и неделей учебы и для гостей, и для азербайджанских ученых и музыкантов. Мы видели студентов, которые гордились тем, что вместе со своими педагогами показывают интеллектуальные достижения и музыкальное наследие Азербайджана зарубежным ученым, которых на этот раз было гораздо больше, чем на прошлых симпозиумах. В этом году в нем впервые наряду с представителями Англии, Европы и Азии участвовали музыканты и ученые из Израиля.

- Симпозиум послужил хорошим стимулом для студентов и музыкантов, воодушевив их на еще более серьезную научную работу, не так ли?

- Более того, я обратила внимание на одну закономерность, которая раньше не наблюдалась: музыканты, приехавшие на фестиваль, подходили и просили помочь им выступить с докладом на следующем симпозиуме, они стремились не только играть, но и участвовать в научном общении. Это серьезный показатель того, что «Мир мугама» достиг своей цели - объединить теорию и практику в единое целое, как это и всегда было в данной традиции. С этим можно поздравить всех, кто был причастен к этому потрясающему событию.

Впервые на наш симпозиум приехали известные американские ученые, которые занимаются непосредственно трактатной традицией XVI - начала XX века. Это мои коллеги Мохсен Мухаммади и Амир Хосейн Пурджавади, с которыми я давно мечтала обсудить важные проблемы, потому что они занимаются тем же самым постклассическим периодом истории, что и я. Мы подумаем о том, что можем сделать совместно в этой области. Это стало возможным благодаря оргкомитету симпозиума, который подробно прописал научные цели и выслал их всем приглашенным ученым. Эти темы были привязаны к истории и теории азербайджанского мугама, т.е. все, что происходило на симпозиуме, должно так или иначе работать на исследование азербайджанского мугама.

- Вы подвели меня к следующему вопросу. Служат ли трактаты источниками, от которых следует отталкиваться при изучении макамной традиции, и оказывают ли они влияние на современные исследования этой традиции?

- Это очень важный и одновременно сложный вопрос. Если кратко ответить на него, то, конечно, важно изучать традицию в неразрывности теории классического и постклассического периодов, о которых мы можем узнать только из средневековых трактатов, с современной практикой, которая по сей день сохраняется как устная традиция. Как нам понять историю этой традиции, если не исследовать письменное наследие в жанре «посланий», или рисале? Но здесь очень многое зависит от подхода и методологии - это отдельная большая тема, скорее тема отдельного симпозиума. Важно понимать, что трактаты нужны не только с точки зрения информации, которую содержат, а с точки зрения того, как эта информация изложена, т.е. метода и мышления. Это и есть ключ к решению многих проблем.

- А вообще, насколько всеобъемлюще понятие «азербайджанский мугам»?

- Азербайджанский мугам - это важная органическая часть устно-профессиональной традиции на территории Передней и Центральной Азии. Эта традиция не гомогенна с точки зрения практики и теории, она имеет региональные характеристики и только потом - национальные, обусловленные языком. Например, если мы сегодня откроем историю музыки любой центральноазиатской страны, то обнаружим, что Сафи ад-Дин аль-Урмави, несмотря на то, что его предки были родом из иранского Азербайджана, а сам он всю жизнь прожил в Багдаде, является главным героем и теоретиком их собственной музыкальной истории.

- Низами Гянджеви - самый яркий пример!

- Совершенно верно! Просто в тот период, когда жили Низами и Сафи ад-Дин, культура не делилась по национальному признаку, не было вообще категории «национальный». Арабский выполнял такую же роль в науке, как современный английский или азербайджанский для всего Южного Кавказа. Например, все ашуги, независимо от национальности, пели на азербайджанском языке.

Но куда важнее понять, что устно-профессиональная традиция этого региона делится на два типа мышления, которое проявляется в размеренном и неразмеренном пении. Второе - неметризованное, или, как мы говорим, бахрсиз - объединяет Азербайджан с Ираном, Ираком, Израилем и Египтом. Ничего подобного нет в Центральной Азии, в частности в Таджикистане и Узбекистане. Мы слышим два разных типа мышления в музыке. Они параллельны и не перекрещиваются ни в чем, кроме общих названий - «Раст», «Нава», «Сегях» и т.д. Два разных мира, тем не менее, мы называем все эти музыкальные жанры «искусством макам(ат)», изучаем, стараемся понять, проводим сравнительные исследования. При этом важно, что Азербайджан - это единственная традиция, которая сохраняет искусство неразмеренного пения на языке тюркской группы, и в этом уникальность феномена мугам-дастгях.

- Как совместить категорию «национальный» с многоязычным историческим прошлым Азербайджана?

- Здесь всегда будет сохраняться необходимость оговаривать понятия и термины. Мы говорим «азербайджанский дастгях» и «иранский дастгях», но первый исполняется на азербайджанском языке, а иранского языка не существует, есть иранская группа языков, куда входит персидский, и уже возникает несоответствие. Значит, мы должны говорить «персидский дастгях», если придерживаемся языкового принципа. Но возникает другая проблема, если вспомним, что все выдающиеся певцы-ханенде в начале ХХ века в Шуше свободно пели на двух языках - азербайджанском и персидском, причем на персидском они пели дастгях не так, как поют его сегодня в Иране. Следовательно, и этот принцип систематизации музыки по языку не работает в полной мере. Как же быть, когда культура поет на одном языке, а мыслит на другом?

- Вы имеете в виду интонацию языка?

- Нет, отнюдь, хотя именно эта тема более или менее разработана в науке. Я имею в виду мышление структурами, когда музыкальные и вербальные структуры не совпадают в одних культурах и совпадают в других. Это куда более серьезная тема для отдельного разговора.

Но сейчас я бы остановилась на растительной метафоре древа и сказала, что если азербайджанский язык - это ствол культуры, то он имеет как минимум четыре ветви, совокупность которых составляет азербайджанскую историю и культуру. Это арамейский язык межнационального общения для Кавказской Албании. Арабский язык, который пришел вместе с исламом. Новоперсидский язык, на котором писали поэты и историки Азербайджана, и русский язык, который на протяжении последних двухсот лет плотно вошел в науку и культуру Азербайджана. Например, такая область знания, как «музыковедение», пришла в Азербайджан вместе с русским языком и эмигрантами из России. Вот почему все четыре ствола этого «древа» должны быть актуальны в образовательном процессе и работать на развитие и приумножение азербайджанского языка, равнозначного для всех граждан Азербайджана.

- В связи с трактатами о музыке насколько полно эти источники переведены на другие языки, чтобы музыковеды могли обращаться к ним и использовать в своих исследованиях?

- Хороший вопрос. Симпозиум показал, что мои коллеги не осведомлены в должной степени о научном опыте вокруг мугама из-за языкового барьера. Например, рукописи из собраний Института рукописей НАНА, которые были введены мною в научный обиход еще в 2000 году, упоминаются в их работах без ссылок на мои публикации. Зарубежные ученые не владеют должной информацией из-за языкового барьера. Бывает и так, что они даже не знают о публикации комментированного перевода трактата о музыке на русском или азербайджанском языке и издают его без каких-либо ссылок на наши публикации. Это, конечно, не способствует развитию науки, тем более что у нас разные подходы: на Западе музыковеды не занимаются проблемами герменевтики, смыслополагания и т.д., а у нас без этого трудно представить музыкальную науку. Два научных мира - русскоязычный, который объединяет одну часть Евразийского континента как язык международного общения, и англоязычный - не проникают друг в друга даже в необходимой степени, не то что бы в достаточной. Я ощутила это на примере своей книги «Философия музыки: теория и практика искусства макама» (2020), к которой был проявлен большой интерес после моего доклада на симпозиуме. Однако, когда коллеги узнавали, что она издана на русском языке, они с сожалением разводили руками.

Что касается в целом общей картины с переводами трактатов о музыке, я сказала бы, что 80% источников по музыке, особенно на персидском и языках тюркской группы, не переведены на европейские языки, и здесь предстоит огромная работа.

- Как донести до иностранных ученых наши труды на азербайджанском и русском языках, а их труды - до нас?

- Эта проблема решается только на системном государственном уровне. Она, конечно же, связана с необходимостью переводить и издавать научные книги на европейских и восточных языках. Значит, нам нужен проект по терминологии, без которой невозможен ни один перевод. Но и, помимо этого, мы хорошо знаем, что любой перевод переформатирует смысл - это все равно, что написать новую книгу. Поэтому важно стимулировать интерес к изучению азербайджанского и русского языков у зарубежных коллег, чтобы они читали наши работы в оригинале.

Мне кажется, проводя международные фестивали и симпозиумы, набирая этот ценный опыт, пробуя то одно, то другое, мы старались расколоть этот «орешек», и, похоже, мы, наконец, добрались до сути и увидели ядро - сложный клубок научного и культурного взаимодействия. Симпозиум породил фантастическое количество идей и проектов, которые хотелось бы претворить…

- И тем он ценен! Гюльтекин ханым, благодарю вас за содержательную и интересную беседу!