Трансформация лирического героя Эльчина в прозе последних лет

Эльчин — автор самых разноплановых произведений. Начав свой творческий путь с «акварельных» абшеронских рассказов и повестей, автор впоследствии возвысился до фундаментальных, поистине эпохальных романов, таких как «Махмуд и Мариам», «Смертный приговор». Потом наступило время увлечения театром, в результате чего азербайджанская драматургия обогатилась целом рядом талантливых сценических произведений. В последнее десятилетие из-под пера Эльчина вышли замечательные образцы жанра «малой прозы» — рассказы, маленькие повести, сказки-притчи, обращенные как к детям, так и ко взрослым. Перечитав их недавно, решила поделиться впечатлениями, ибо считаю все, выходящее из-под пера маститого литератора, заслуживающим самого пристального внимания и изучения.

Боль моя — Карабах

Бытует мнение, что азербайджанские писатели до сих пор не создали достойных произведений о карабахской войне, что масштаб постигшей азербайджанский народ трагедии не отражен в художественной литературе. Если это и верно, то лишь отчасти. В поэзии карабахская тематика звучит широко, достаточно вспомнить знаменитую «Ходжалинскую симфонию» талантливой азербайджанской поэтессы Нурангиз Гюн.

Прозаических произведений тоже немало,  например, романы и повести Юсифа Керимова, Фазиля Аббасова, Агиля Аббаса и др. По повести Агиля Аббаса «Долу» снят художественный фильм, с успехом демонстрировавшийся в разных странах.

Вместе с тем, есть произведения, которые затрагивают карабахскую проблему, так сказать, «не в лоб», а опосредствованно, через нелегкие судьбы обожженных войной людей.  Таковы, в первую очередь, повести и рассказы народного писателя Азербайджана Эльчина из цикла «Беженцы» — «Карабахское шикесте», «Сары гялин», «Знаменосец» и др.

В этих повестях не звучат пулеметные очереди, не разворачиваются батальные сцены и не погибают героической смертью наши шехиды. Но она, эта проклятая война, присутствует в повестях Эльчина в виде искореженных, изломанных судеб карабахцев, ставших в одночасье беженцами на родной земле. Они не умирают с голоду, они худо-бедно нашли приют в рабочем общежитии в приморском поселке Бузовны, они день-деньской снуют по Абшерону в поисках пропитания, а ночью им снится родимый край. Эти люди живут воспоминаниями о потерянной земле, как Джуму, герой повести Эльчина «Карабахское шикесте», который в сотый, в тысячный раз перебирает в памяти чуть ли не каждое дерево, валун, даже заросли ежевики, карабкавшиеся по горным стремнинам, и с горечью осознает: минувшие после оккупации Шуши годы не были его жизнью. «Это было нечто другое. Что именно? Что бы то ни было, его настоящая жизнь осталась там, в Шуше, в махалле Агадедели…»

Даже сурово-прекрасная природа Абшерона, которая, к примеру, местному жителю Агададашу дарит «покой и отдохновение», для Джуму — нечто чуждое и даже враждебное. И он задыхается по ночам в горячем влажном воздухе, то и дело просыпаясь от морского гула. А стоит ему ненадолго забыться, как перед мысленным взором возникает изумрудно-лиственный колорит любимой Шуши.

Трагедия не по своей воле покинувших отчий кров беженцев передается Эльчином не плакатно, а чисто художественными средствами — через образы и характеры, через психологическое состояние людей, приютившихся в бузовнинском рабочем общежитии:  потерявший от тоски по родине память Мамед киши, безумно любящий свою красавицу-жену и пьющий от осознания безысходности своего положения Джумшуд, его жена Сона, чью красоту не могут затмить ни убогие условия жизни, ни стираное-перестираное платье, жена Мамеда киши Сурайя хала, которая, несмотря на наказы чиновников, бросает в лицо сотруднице Верховного Комиссариата ООН по делам беженцев горькие слова: «Ничего нам не нужно! И гуманитарной помощи не надо! Везите ее и отдайте армянам. Только верните нам Шушу!». А еще в короткой повести есть колоритный образ коренного бузовнинца Агададаша, а также сотрудницы ООН Изабель Ханукофф, чьим генам передалась тоска ее матери Зибы по далекой родине в поселке Красное Губинского района Азербайджана. И все эти образы искусно соединяются в единое целое пронзительной мелодией «Карабахского шикесте» как символа далекой и прекрасной родины, потеряв которую человек никогда не сможет быть счастлив. В этой короткой повести на весьма локальном материале Эльчину удалось отразить глобальные проблемы, показать трагические контрасты и горькие последствия армянской оккупации в судьбе азербайджанского народа.

Повесть «Байрагдар» («Знаменосец») продолжает цикл рассказов о жизни обитателей бузовнинского рабочего общежития. В центре повествования образ Сурхая и его сына Абульфата, прозванного Эусебио за выдающийся талант футболиста. Нет у Сурхая, некогда продававшего газеты в киоске в центре Шуши, ничего более ценного в жизни, чем сын, и еще трехцветный флаг, который он смастерил собственными руками,  «и когда в восемьдесят восьмом году Сурхай Байрагдар предстал митингующим с вознесенным над головой трехцветным стягом, многие, привыкшие круглый год созерцать серпастый-молоткастый флаг советской республики, впервые увидели триколор независимого Азербайджана.

И с тех пор в Шуше не было митинга, где бы не участвовало знамя Сурхая, не было похорон шехида, сраженного армянской пулей, над которым бы не склонилось знамя, которое держал в руках Сурхай…» А в сердце Сурхая угнездилась безоглядная любовь к этому знамени.

Я вспоминаю митинги конца 80-х — начала 90-х годов в Баку, когда такие же байрагдары-романтики поднимали триколор на улицах и площадях столицы, рискуя попасть за это в милицейский участок (некоторые, кстати, попадали). Они гордо шагали со своими стягами во главе колонн и были готовы умереть во имя того, чтобы это знамя всегда развевалось над их головами. Многие из этих парней во время карабахской войны и впрямь сложили свои головы в боях за территориальную целостность страны. И не их была вина в том, что Азербайджан проиграл ту войну…

Приютившись в рабочем общежитии в поселке Бузовны, добывая хлеб насущный для семьи торговлей газетами на трассе Баку — Мардакяны, Сурхай не изменил своей привычке и по главным праздникам всегда вывешивал свой любимый триколор из окна комнатушки на третьем этаже. И надо же было случиться страшному, немыслимому: играя с ребятами в футбол во дворе и доставая мяч с крыши котельной, сын Сурхая поскользнулся, полетел вниз и напоролся на древко знамени, которое Сурхай уже снял с крыши, но не успел внести в дом. Зубило, вколоченное в низ древка, угодило в грудь Абульфата-Эусебио и пронзило сердце парнишки.

Концовка произведения производит сильное впечатление: потерявший единственного сына Байрагдар выходит из-за поминального стола, за которым собрались потрясенные гибелью Абульфата родные и соседи, приносит свой заветный триколор и вешает между ветвями пшатового дерева. Хотя, казалось бы, мог в порыве скорби и отчаяния разорвать и даже растоптать знамя, древко от которого убило его сына. Но даже в этот страшный час знамя остается для него главной святыней, ведь, помимо всего прочего, это последняя ниточка, связывающая семью Сурхая и семьи всех беженцев с родной Шушой. А в то, что это знамя вернется в родимый край, Сурхай, в отличие от некоторых своих сородичей, не сомневается ни секунды. Распростертое над поминальными столами знамя как бы свидетельствует: сын Сурхая — тоже шехид, как и тысячи других сыновей Азербайджана, не вернувшихся с поля брани. И в этом — оправдание его нелепой смерти и такой короткой жизни…

В повести нет ни одного плакатно-публицистического призыва любить свою родину, защищать родной край, однако в целом она производит столь сильное и неизгладимое патриотическое воздействие, что я бы порекомендовала Министерству образования включить повесть «Байрагдар» в обязательную школьную программу и изучать во всех средних учебных заведениях.

В произведении много других, не менее колоритных персонажей: например, буфетчик Ибадулла, прокурор Ахмед Агаевич, сторож его дачи Василий Кузьмич. Эльчин никогда не живописует своих героев одной лишь черной или белой краской, даже твердокаменный взяточник-прокурор в состоянии расчувствоваться от щемящей мелодии «Сейгях», которую самозабвенно играет в ресторане кларнетист по имени Джаваншир. И в такие минуты душевного просветления прокурор понимает, что, в сущности, зря прожил свою жизнь и что накануне смертного часа ему будет нечего предъявить господу Богу кроме нажитого нечестным трудом добра и бриллиантов жены.

И все же, хотя Эльчин никогда не говорит об этом прямым текстом, симпатии писателя на стороне гонимых и униженных, на стороне того самого «маленького человека», который всегда был главным героем его лучших повестей и рассказов. И этот «маленький человек» в силу редких душевных качеств — благородства, бескорыстия, верного понимания истинных ценностей жизни вырастает под пером Эльчина до уровня истинно богоизбранного человека, той самой «соли земли», на которой держится наш мир.

Таков, например, образ старика Василия Кузьмича — сторожа и по совместительству садовника на даче прокурора Ахмеда Агаевича. После смерти супруги Василий Кузьмич продал свою квартиру и все деньги отдал сыну Ивану. Хотя человек тот, по всему видать, не очень хороший: на похороны родной матери не удосужился приехать, да и отцу от вырученных за квартиру денег не оставил ни единой копейки. Прокурор также платит Василию Кузьмичу сущие гроши, на которые в месяц разве что пару килограммов мяса можно купить. Но старик ни на кого зла не держит и никого не осуждает, потому что «жизнь была жизнью, и у нее были свои законы».

Правда, есть у старика одна слабость: уж очень он любит вкусно поесть, а потому с легкой руки соседского садовника Аламдара Кузьмич пристрастился ходить на поминальные обеды мусульман, которые давались в окрестных поселках. А так как православному все же ходить на траурные обряды мусульман как-то неудобно, он однажды решил про себя, что стал мусульманином. Пришел он и на поминальный обед к убитому горем Байрагдару. Наши старые знакомые по повести «Карабахское шикесте» — кяманчист Танрыверди и Джуму сперва удивились приходу русского человека, а Танрыверди даже спросил у Джуму, кто бы это мог быть.

«Кто бы ни был, — отозвался Джуму, — да будет впрок ему».

А Василий Кузьмич, со смаком уминая плов с мясом, вновь убеждался, что нет народа, который бы готовил такие вкусные яства, как азербайджанцы, и в эти мгновения Василий Кузьмич гордился, что и он, в известном смысле, мусульманин, как эти славные азербайджанцы». Нет знаю, как у кого, а у меня при чтении этих строк (повесть я перечитывала трижды) всякий раз на глаза наворачиваются слезы.

Повести «Карабахское шикесте» и «Байрагдар», если говорить громким слогом, знаменуют новый этап в творчестве народного писателя, а многочисленные критики и рецензенты расценивают эти произведения как незаурядное явление всей современной азербайджанской литературы. Я же скажу просто: так деликатно и, вместе с тем, с такой художественной силой об азербайджанских беженцах и их трагедии еще никто не написал. И за это любимому мной писателю низкий поклон.

Перевоплощения

Две повести, чьи художественные достоинства можно перечислять еще долго, все же появились на свет около 10 лет тому назад. А вот рассказы Эльчина под названием «Волки» и «Тень», а также короткая повесть «Судьба Кащея» — это новые детища писателя, написанные совсем недавно. Кстати, рассказ «Волки», о котором разговор особый, так впечатлил главного редактора российской «Литературной газеты», что, несмотря на солидный, журнальный объем рассказа, он был полностью опубликован в одном из номеров «Литературки». Однако об этом рассказе чуть позднее.

Что касается рассказа «Тень» и повести «Судьба Кащея», то в этих произведениях Эльчин продолжает исследовать глубины человеческой души, проблемы мироощущения своих героев в изменившемся до неузнаваемости обществе. И хозяин петуха по кличке Кащей — Зарбала, и его сосед молла Зейдулла, и главный герой рассказа «Тень» — ученый-арахнолог Фариз муаллим продолжают галерею образов «маленьких людей», тех самых простых, с первого взгляда, ничем не примечательных обывателей, из которых, собственно, и состоит род земной. Однако в том-то и парадокс, в том-то и «фишка» произведений Эльчина, что жизнь и судьба этого «маленького человека», его беды и страдания, его радости и неудачи для нас порой интереснее любых детективов или жизнеописаний какой-нибудь выдающейся личности. Ибо архетип «маленького человека», выведенный в произведениях Эльчина, — это в совокупности все мы, это отражение нашего национального характера, нашей идентичности. И мы узнаем в этих героях самих себя: свои пороки, свои слабости, свою возвышенную, ранимую душу.

Да, герои многих рассказов и повестей Эльчина, на первый взгляд, неудачники, как, например, хозяин петуха Кащея Зарбала, или тюфяки, неспособные проявить характер, настоять на своем, обеспечить свою семью, как Фариз муаллим из рассказа «Тень». Они не сумели вписаться в крутой поворот рыночных отношений, и судьба отбросила их на обочину. Однако мастерство большого писателя заключается в том, чтобы увидеть и показать подлинную душевную красоту, незаурядность этих людей, способных и к сильной любви, и к сильному состраданию. Лично на меня произвел неизгладимое впечатление заключительный эпизод повести «Судьба Кащея», когда Зарбала, благодарный доктору Джафарову, вылечившему его сына, отдает ему свое единственное сокровище, главного добытчика семьи — бойцовского петуха по кличке Кащей.

…В последние годы творчество маститого прозаика отличается жанровым разнообразием: рассказы, повести, литературная критика, эссе, драматургия и наконец сказки, жанр фэнтези, в котором Эльчин чувствует себя как в родной стихии. Во многих, вполне реалистических, даже приземленных произведениях мастера нет-нет да и проглянет некая «чертовщинка», произойдет чудесное превращение, и тогда мы услышим диалог двух теней — тени Всадника и тени Царственного Тута. Эльчин вообще обладает редкой способностью понимать язык цветов и трав, птиц и зверей, деревьев и кустарников, перевоплощаться в различные одушевленные и даже неодушевленные предметы — птицу, зверя, тар, дерево. Эта его особенность ярко раскрылась в цикле сказок, которые собраны в его последней книге Yeni hekayələr (Баку, изд. «Техсил», 2014).

К жанру сказок, к аллегории, к притче писатели обращаются, как правило, в пору мудрости, когда приходит время задуматься над самыми главными вопросами бытия человека. Вспомним замечательные притчи Исмаила Шихлы или же знаменитые сказки и басни великого Льва
Толстого.

Сказки Эльчина обращены, в первую очередь, ко взрослому читателю. Хотя написаны в истинно сказовой, ясной и доступной даже подростку манере. В форме аллегории автор задает своему читателю вопросы-задачки, на которые каждый должен найти свой ответ: что есть жизнь и что есть смерть? В чем истинный смысл жизни? Можно ли ради мечты пожертвовать самым ценным на свете? Кто прав — семейство рыб, вполне довольных сытым существованием в бассейне, или же лебедь, который не мыслит своей жизни с подрезанными крыльями и предпочитает этой сытости бунтарский конец?

Вообще главный лейтмотив сказок — бунтарство, неудовлетворенность своей судьбой и страстное желание что-либо изменить в ней, пусть даже это приведет к трагическому концу. Трудно сказать, на чьей стороне писатель. Жизнь мудрее и разнообразнее любых черно-белых конструкций, поэтому право разгадывать свои аллегории Эльчин предоставляет нам,
читателям.

«И в жизни, и в литературе я противник «черного» и «белого». Люди совершают разные поступки, исходя из многогранности своей природы и обстоятельств. Вот почему мои читатели и зрители иногда ощущают некий знак вопроса. Например, кто является преступником в пьесе «Гатиль»? По-моему — и герой, и героиня. Он убил ее морально, она его — физически. Но все равно этих персонажей нельзя назвать полностью отрицательными. Или два эпилога в пьесе «Телескоп» — как размышление, где каждый находит то, что близко ему. Черное и белое — две грани, и миссия литературы — показать все оттенки красок жизни между ними, а цель писателя — суметь это сделать. А вы можете назвать хоть одного отрицательного или положительного героя в «Братьях Карамазовых»?
Эльчин Эфендиев.
Квартал вселенной

…Рассказ «Волки» — поистине нечто новое и, я бы даже сказала, дерзкое в творчестве Эльчина, который на сей раз вторгся в неизведанное для себя пространство — попытался проникнуть в психологию наших пращуров, волков. И, надо заметить, что удалось это ему просто блестяще.

Волки — главный тотем тюркоязычных народов. Волки — излюбленный персонаж многих произведений различных веков и самых разных писателей — от Джека Лондона до Чингиза Айтматова. В этом пестром многоголосье Эльчину удалось не затеряться и веско сказать свое слово. В шквале рецензий и отзывов на этот рассказ, при всей разности подходов и комментариев, рассказ «Волки» расценивается как большой творческий успех писателя.

Пара волков в рассказе Эльчина, преодолевающие вместе с выводком тяжкий путь на восток по опустошенному засухой краю и жертвующие жизнью ради того, чтобы их потомство могло дойти до благодатной влаги, символизируют двуединое начало, вечную борьбу противоположностей: жестокости и добра, беспощадности, враждебности к чужим и беспредельной преданности своим собратьям по крови. Беспощадный мир волков чем-то похож на мир человека, однако в этом сравнении не всегда выигрывает человек. Неспроста эпиграфом к рассказу Эльчин предпослал строки из произведений Ильяса Эфендиева: «Средь всего сущего на свете самое слабое — человек…»

Рассказ «Волки» отличается тонким психологизмом, богатством литературного языка, кажется, способного передать мельчайшие нюансы чувств и ощущений. Кстати, большинство написанных в последние годы рассказов и повестей Эльчина я читала в переводе Азера Мустафазаде, а затем, сравнивая с оригиналом, убеждалась, что переводчик, близкий по духу автору, тонко чувствующий особенности его творческой индивидуальности, — это половина успеха. Рада за этот тандем и надеюсь прочитать в переводах Азера Мустафазаде еще немало новых произведений моего любимого автора.
*    *     *

Думая о многообразии дел и обязанностей Эльчина, многие годы курирующего всю гуманитарную политику в Кабинете Министров Азербайджана, я поражаюсь его преданности Литературе. Каждый день, на рассвете, он садится к письменному столу, чтобы провести несколько часов наедине со Словом. Ибо для него счастье в жизни без минут творческого озарения попросту невозможно. «Не думайте, что мой путь усыпан розами! — сказал он однажды в интервью. — Было бы нечестно сетовать на судьбу. Мой успех — это огромная работа. Но я люблю ее, и жизни без этих творческих мук не представляю».

И слава Богу, потому что эти муки рождают замечательные произведения, знакомство с которыми дарит нам, читателям, ни с чем не сравнимые мгновения духовного наслаждения. Того самого катарсиса, который составляет главную цель и предназначение подлинной литературы.
 

Эльмира АХУНДОВА,
заслуженный журналист
Азербайджана,
лауреат Государственной
премии республики