Как неоколониализм догнал свою метрополию

Что делает народ единым? Общий язык, культура, воспоминания о прошлом? Может, осознание собственной исключительности? Франция, веками лепившая чужие идентичности, вдруг почувствовала, как ее собственная начала распадаться.

Сегодня политики говорят о «французскости», словно это утраченная реликвия, которую срочно нужно вернуть. Но что если эта идентичность уже давно трансформировалась во что-то новое? 
Франсуа Байру, глава доверенного Макроном правительства, похоже, решил всерьез заняться проблемой иммиграции. В его устах звучат тревожные нотки о том, что потоки мигрантов угрожают французской идентичности. Ирония судьбы: Франция, веками занимавшаяся стиранием национальных идентичностей завоеванных ею народов, теперь с ужасом осознает, что кто-то может сделать то же самое с ней. Поставлена ли метрополия перед зеркалом собственной истории? Ответ очевиден.
Байру не в первый раз поднимает тревогу по поводу миграции. В конце января он говорил о «чувстве миграционного затопления» Франции, вызывая резкую реакцию со стороны Социалистической партии. Однако согласно последним опросам, его мнение разделяют большинство французов. Но что стоит за этими страхами? Как страна, которая сама причинила миллионам людей «чувство затопления» - культурного, военного, политического, теперь оказалась в положении, когда ее национальная идентичность, по словам ее же лидеров, трещит по швам.
Рассуждения Байру о «французской идентичности» особенно интересны, если вспомнить, как французский неоколониализм выстраивал систему ассимиляции, подавляя традиции и культуру народов Африки, Азии, Океании и Карибского бассейна. Ожидала ли Франция, что культурная гибридизация, которую она насаждала, однажды придет и в ее собственные границы?
Вопрос, который Байру ставит в своей риторике, многозначителен: «Что значит быть французом?» Но, может быть, правильнее задать вопрос иначе: «Кто имеет право решать, кто француз, а кто нет?»
История полна примеров, когда Франция пыталась навязать свое представление о гражданстве. Французский паспорт давали и забирали, права давали и отбирали в зависимости от политической конъюнктуры. Сегодня, когда потомки бывших колониальных подданных приходят в метрополию и требуют быть признанными полноценными французами, французская элита сталкивается с дилеммой, которую сама же создала.
История алжирского блогера Дуаэлемна, которого французский суд отказался депортировать, вызвала раздражение у официального Парижа. Министр внутренних дел Жеральд Дарманен отметил, что это «проблема закона», ведь судьи «лишь применяют закон». Однако эта ситуация обнажает куда более глубокие противоречия французской правовой системы и наследия колониализма.
Франция столетиями создавала законы, закреплявшие дискриминацию народов ее колоний, разделяя общества по этническому и культурному признакам. Право для одних и бесправие для других - этот принцип лежал в основе колониального управления. Французские законы, действовавшие в Алжире и других колониях, предусматривали привилегии для европейцев и ограничения для коренного населения. Именно Франция навязывала юридические нормы другим государствам, стремясь утвердить свою правовую и политическую гегемонию.
Теперь же эта же самая система, некогда используемая в целях господства, начинает действовать против самой Франции. Французские власти сталкиваются с тем, что в условиях демократии и верховенства права законы работают не так, как хотелось бы политической элите. Блогер, которого Париж желает депортировать, оказывается под защитой той самой судебной системы, которую Франция долгие годы выстраивала в качестве образца справедливости. Это порождает раздражение у властей, которым приходится мириться с юридическими механизмами, некогда предназначенными для легитимации их собственной политики.
Вопрос здесь не только в конкретном деле Дуаэлемна. Франция сегодня пожинает последствия собственной политики - как внешней, так и внутренней. В колониальные времена она создавала правовые структуры, защищавшие ее интересы за счет угнетенных народов. Теперь же, когда эти народы стали частью французского общества и когда французские институты вынуждены учитывать их права, оказывается, что система, основанная на принципах равенства перед законом, способна создавать дискомфорт тем, кто привык диктовать условия.
Раздражение Байру и других французских политиков в этой связи можно рассматривать как симптом более широкой проблемы: Франция сталкивается с кризисом своей идентичности и правового наследия. С одной стороны, она хочет оставаться приверженной либеральным ценностям, а с другой - сталкивается с реальностью, в которой эти ценности не всегда соответствуют ее политическим амбициям. Этот правовой и моральный парадокс лишь обостряется на фоне растущего напряжения вокруг вопросов миграции, национальной безопасности и демократических институтов.
Сегодня Франция сталкивается с тем, что раньше считала исключительно «проблемами Востока». Ее национальная идентичность оказалась в кризисе, потому что сама Франция долгие десятилетия занималась разрушением национальной идентичности других народов.
Когда Байру говорит, что «Запад сталкивается с этими вопросами», он забывает, что именно Запад их создал. Теперь Франция вынуждена искать новые ответы в мире, где ее гегемония тает, а призраки прошлого требуют своей исторической справедливости.
Франсуа Байру, возможно, хочет спасти Францию от «чувства миграционного затопления», но его риторика говорит о том, что страна, долгое время навязывавшая другим культуру, теперь не знает, как защитить свою собственную. 
История вышла на круги своя: французская цивилизация, которая уничтожала идентичности, теперь сталкивается с угрозой их утраты. Это и является высшей иронией французского неоколониализма.